Дмитрий Пак

ЭГЕЙСКОЕ МОРЕ

драма

Действующие лица:

Платон, 42 года, естественник, этнограф, пр.
Уккой, 47 лет, конструктор самолетов, кораблей, пр.
Освтихков, без возраста, обладатель точечного моторчика, естественник, этнограф, пр.
Н‘Жабрев, без возраста, сообладатель моторчика (см. выше)
Мирснов, без возраста, прототип
Йцубова, 66 лет, мать-земля
Геннко Теа, 5 лет, царь
Пак, 25 лет, терапевт, деонтолог и пр.
Образ Дерьма
Другие образы
Ерёмин, 64 лет, член ПБ
Афина, 50 лет, основательница г. Афины
Леонид, 75 лет, известно кто
Андрей, 50 лет, Рокфорский
Аллилуйя, 30 лет, мать-Родина
Гомер, 93 лет, поэт, пр.
Достоевский, 57 лет, тварь

Действие происходит на берегу Эгейского моря в 1989 году.

"1"

Кедрач на побережье Эгейского моря. Свежий ветер порывами, небесная лазурь, кучевые облака, запахи моря, чайки и т. д. Воздух нюхают Ерёмин, Уккой, Достоевский. Ерёмину не нравится, что одним и тем же воздухом приходится дышать вместе с Достоевским. Он подает знак Уккому, чтобы тот нюхал как-нибудь так небрежно, что ли... Тут появляется тихо Тео Геннко, царь из соседнего государства. Ерёмин ему не нравится. По мысленной связи с Достоевским Геннко решает: чтоб в жизни было песенно, сделаю вид, будто не сразу заметил и оттого опечалился я, купающийся в волнах, а потом мокрую прядь со лба уберу.

Геннко (Ерёмину) Ерёмин...

Ерёмин делает вид, что не слышит.

Уккой (размышляя) Вот я не много книг прочел. Я наукой больше занимался. Но знаю: в пьесах часто делают вид, что не замечают чего-либо.
Геннко (пьянея от песенности представившейся ненависти) Так я говорю: Ерёмин !.. (Спохватывается, Уккому) Ах, ну да ! Но Уккой ! Но как - наука и - читал мало ? Ведь нравишься ты мне, а огорчаешь. Я люблю, если читает кто. Ведь подойдешь сзади, кэаак...
Достоевский (спотыкаясь, подбежав к Геннко, делая запрещающий жест, волнуясь) Стой. Ты знаешь что ? Знаешь, одна слезинка, ты, дрянь, одна слезинка...
Геннко. Ну. Читат. А вот лучше б сказат, почему в своих работах русский говорок не употреблят ? А то: " Настасья Филипповна... Что ж ты с Александрой-то Семеновной делаешь ?.. А уж Карп Васильич так пьян... Ах, Алёша, Алёша, вскрикнула она..." От того тебя и Глазунов - карандашиком, грифелёчком, уголёчком бумагу почёсывает легонько. Так ко мне верноподданная сиделка в госпитале обращалась: "Дай, говорит, меж лопатками спину-то почухаю..." (Геннко при этой мысли аж передергивает) И я так скажу: вы здесь у меня все плохие. Ну, скажем, Уккого я попробую переделать. Но ты, Ерёмин !.. У вас что, снова правительственный визит? Да скажи честно - за шмотками. Неет... (по-стариковски устало подходит к Еремину, вскакивает к нему на руки) А вот скажи... Воздух- он разве ваше ?! Жизнь и смерть - разве ваше ?.. А грусть ? Ну вы ли ее хозяева ?!!..
Еремин (с достоинством - от подлости и страха) Мы посреди грусти.

С досадой Геннко слезает с Ерёмина, прыгает на руки Достоевскому.

Геннко. А вот... Ведь лукавишь ты... Самой жизнью своей лукавишь... Скажем - позволишь ли бороду оставить, (ликуя, захлебывается от замысла) бороду-то оставлю я тебе, а усы-то сбрею - позволишь?! Ха-ха !! Не позволишь !! Стало, лукавишь, сука !!!
Достоевский. Дрянь. Одна слезинка ребенка...
Геннко. Я он и есть, для начала. Потом: Чем ты так кичишься ? Принял муки во имя спасения мира ? Но мир потому и плох, что бесит его твоя слезинка, слезинка впавшего в детство !

Достоевский плачет. Плач фальшив, но душераздирающ. Геннко бежит за ним, уходящим, успокаивая. Возвращается.

Ерёмин (воодушевляясь) Товарищ Уккой ! Я за вас отвечаю, а у вас передо мной долг. Игнорируйте.
Уккой. Но как быть, если в душу запало ? Теперь я книги читать хочу. Наука мне забубенность, а мировые ощущения ?
Ерёмин. Говно и есть.
Уккой. А природа говном не пахнет. У нас же им пахнет всё.
Ерёмин (быстро закапывая глицерол в уши Уккому) Нут-к, нут-к, думай-к, сам-то выделяешь ? И самолеты строишь...
Уккой (в бреду) Конечно. Чернозем... Но ведь если по науке, так грязь... (падает) Пусть жизнь вонюча. Значит, она навоз ? И жизнь наша - вовсе и не наша жизнь, а лишь удобрение для произрастания какой-то другой жизни ? (стонет, корчится от боли в ушах) Книги... С вами в них войти бы - там бы я пинка б вам дал...
Ерёмин (думая) Там тоже вонь.
Уккой (почти умирая) О КНИГЕ МЕЧТАЮ Я !.. (умирает)

Подходит Геннко. Труп ему отвратителен. Потому что он сам был таким когда-то. Пальцы рук тетанически сокращаются, совершая вычурные движения.

Геннко (Склоняется над трупом. Вдруг басом, фрикативно) Как мне оживить тебя, радость творчества ??!!!! (вдруг скороговоркой по-ВИЛ-овски (В.И. Ленин - прим. Саныча) Ерёмину) Нут-к ! Спинк-тк ! (Подставляет спину Ерёмину, чтобы тот почесал меж лопаток. Ерёмин с отвращением чешет) Не чесать, но Чухать ! Ч у х а т ь !!!! Мать вашу !.. Честным быть ! Вонь вдыхать !! (по-ВИЛ-овски) Вонь любите ? А сами вонять любите ? Непременно воняйте. Летом, в кондитерской, прелесть ! (в сторону, нормальным голосом, тихо) Чего тебе еще, Родина ?..

При этом в небе материализуется образ Аллилуйи, Образ Матери-Родины, и спускается на землю

Ерёмин (дискомфортно) Погоди ты ! Это же я должен. Это ведь моё !
Геннко (тихо) А по уху ?
Ерёмин (плачет, канючит: "что вы затеяли", тихо) Изойти хочу...

Воцаряется тьма. Труп Уккого слабо светится. Над ним парит Образ Уккого.

Образ Уккого. Думаю, должны меня оживить. Как объяснить это - не знаю. Не учёный. Но в книгах читал: в пьесах если кто умрет в начале, так потом оживет.
Геннко (сложив руки рупором, Образу Уккого) Но ведь духовная жизнь ?

Образ Уккого озадачен, смятен. Эта дилемма для него неразрешима. Неразрешимость вызывает невроз: идет дождь.

Аллилуйя, мать-Родина (замахиваясь для дачи подзатыльника Геннко, Геннко) Говорила: не трогай Образы...
Геннко (уворачиваясь) Да он не ваш, мамо !

Далеко блестят стволы кедров. Блестят мокрые одежды актеров. Ерёмин впадает в транс, в гипнотическом неощущении заворотниковой воды в забытьи вырезает ножиком на одном из стволов "пятиконечную звездочку". Аллилуйя, подойдя, выжимает на звездочку из грудей молозиво. При этом контуры звездочки полнятся волосяными луковицами. Пробивается шерсть, "цигейка". Геннко растерян. Убит, поражен.

Геннко (Аллилуйе, матери-Родине) Мамо... А разве нельзя без Ерёмина ?
Аллилуйя, мать-Родина (капли дождя на лице, усике на верхней губе) Льзя.
Геннко. ... и имя у тебя есть. Так зачем же, кто придумал - родина с большой буквы ? Почему ?
Аллилуйя, мать-Родина. Ну... (после паузы) Видишь ли, это я для тебя - мамка и всё такое. А для других - ... (где-то филин: "Уа ! Уа !") Шлёпп ! (комара убила) ... Увижу - забвение -тихо музычу. Увижу - знак - освящаю...

Пауза. Шумит Эгейское море. Шумит дождь. Блеск мокрого. Темень отступает. Блеск усиливается.

Геннко. Вот Достоевский !
Аллилуйя. И что ? Головой трясти ? Пальцы сцеплять ? "Я дитя века, дитя неверия..." Чо придуривается-то.
Геннко. Не говорите так, мамо. Давайте серьезно. Он  п о д а р и л  нам себя.
Аллилуйя (презирает Геннко) Ну... Ну !.. Да вы и так все мои ! Тургенев что сказал ?! (загибая пальцы, перечисляет) Матерные слова - дала, грусть дала...
Геннко. Да нет, мамо, Тургенев сказал...
Аллилуйя, мать-Родина (оттопырив губы, идет на Геннко, ловит его, насильно сует грудь в рот ему) Ну-ка... Ну-ка !..
Геннко (возмущенно отбиваясь) Я-не-ре-бе-нок-ма-мо !!!
Аллилуйя, мать-Родина. Ребенок ! В ремарках !
Образ Уккого. Я где-то читал: если пьеса смотрит на себя со стороны, то она - сказка.

Ерёмин прохаживается, покрякивая.

"2"

То же место спустя 50 лет. Кедрач давно вырублен. Море отступило за горизонт. Подохнув, чайки остались как живые сидеть там, где их застала смерть. Земля распахана, пересечена тропками. Одна из них ведет к храму Афины: прохлада и гулкость. В храме: Аяжский, Гонадчий, Проценко, Хько. Эхо в храме существует имманентно: Аяжский, корёжась, отсылает его. Проценко смакует свое бездействие на созерцаемом фоне этого действия. Хько "стоит на процедурах".

Хько. Пять лет процедурю. Проценко ! От це дура я ?
Проценко. "По што" то есть ?
Хько (понимая себя) От це.
Проценко (смущен от незнания выражения "от це", постепенно уходит) Читаю больше. Вижу меньше. Дней меньше.

При этих словах Аяжский и Гонадчий перестают разминать эхо: сразу становится глуше. Солнце закрывается тучей. Из-за колонны появляется Н’Жабрев с ведром нежно-розовой краски. Краской он окатывает Проценко, после чего вводит подкожно черную краску.

Н’Жабрев. Ночь длинней.
Хько (Валя на пол Проценко, душа его) Ыаьаыьаыьаыаь.
Н’Жабрев (прикинув) Может, это его не интересует ? Мамо ?
Хько (Оставив Проценко в покое, Проценко) А теперь я задам тебе один вопрос: это важно или неважно, что тебе не интересно ? (снова душит его).

Проценко думает, что интересно, конечно, да и не то слово ! Но от неожиданной наглости Хько сосудики в мозгу полопались. Проценко, закрыв глаза, мерно и глубоко дышит. Это притворство. Естественно проверить, спит ли. Его пинают, оплевывают. Проценко морщится, но полнится душой Хько, ибо она сочувствует, душа его. Срут наконец на грудь. Тогда начинает болеть, душа его, Хько, по-женски.

Гонадчий. Далекое вспомнил. (прислонив анус к носу Проценко, пукает. Проворно отходя, облегченно) Ну-с...

Проценко и Возмущение. Они идут по вспаханному полю. Возмутительное указывает: тут сажать. Тут сажать. Комкает в руках чернозем, нюхает его беззаветно. Проценко страшно. "Где навоз !" - "Сейчас", и он собирает с груди кал и ест его. Возмутительное с интересом следит, не замечая, как понемногу оперяется: "Э-э-э... Да ты наш...". Сосудики и сосуды в мозгу окончательно полопались. Проценко боится, что теперь будет кровоизлияние, но оно не происходит. Оказывается, кровь способна циркулировать и без сосудов. Восхищение этим фактом успокаивает, спокойствие усыпляет Проценко взаправду.

Проценко (вдогонку остающимся вне его сна) Не поймали !! (как бы посылая письмо им) Правда, теперь болею я...

Аяжский, как и все подавлен, отталкивает от себя Хько, жалующуюся на придатки с 1976 года, когда впервые почувствовала их.

Аяжский (склоняясь над Проценко, в горе хочет понять истоки этого явления, УЗИ органов брюшной полости) Партия... артия... артия... артия...

Выходит, естественно, "Искусство"... Это "Чучело". В нем Курлы, танцует тщательно, по системе Станиславского полагая, что разбирается в этом. Н’Жабрев дает ему пинка. Курлы старается быть выше "обидчика". Пака не было на сцене и не должно было быть ! Но Прекрасное диктует Справедливости, а не наоборот ! И потому (а не по волшебству), по долгу - Пак здесь. Ничего не замечая, в т.ч. как на горизонте появляется процессия, несущая паланкин с Освтихковым, скулит от азарта.

Пак. Бей !

Н’Жабрев не решается бить Курлы дальше. Пак бьет Курлы. Маска Искусства и сущность Курлы в противоречии... Наконец дерьмо считает, что нашел компромисс: он дружески протягивает руку Паку. Тот отказывается брать ее, к тому же застонал больной Проценко... Собственно, какая разница - Горький или Маяковский ? Леонов или Каверин ? Сочтемся, лучше так. Дерьму не нужны соперники. И он с участием гения подсаживается к Проценко, по-прежнему избиваемый Паком.

Курлы (Проценко) "Мы еще повоюем !.." (Пак, морщась от каноничной фальши, дает Курлы подзатыльник за подзатыльником) "Махнем на рыбалку !.." (Пак дает оплеуху Курлы) "Ты что грустишь, братишка ?.. А ну-ка, улыбнись !.."

Пак в бешенстве колотит Курлы. Тому больно, но ведь он - "Искусство" Но и терпеть избиения Пака все труднее.

Пак. Смотри-ка: у тебя даже лучше мешки под глазами. У тебя даже "морщинки в уголках глаз" лучше ! (тем нестерпимее оплеухи Пака) У тебя даже "теплая хитринка" лучше ! (Пак распоясывается) тебя даже "ирония" в "уголках рта" лучше ! (Пак вне себя, бия) У тебя даже "шутливое нахмуривание бровей" лучше ! (Пак ужасен, бия) У тебя даже свищение благородное при произнесении слов с шипящими звуками лучше ! (Пак рассвирепевши) У тебя даже "тонкие пальцы", ломающие "Герцеговину", лучше...
Проценко (не выдержав, тихо смеется, открыв глаза) Пошел вон, говно !
Пак (торжествуя, Курлы) Пой, собака, что "Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались ..." !!! (на последних словах с отвращением захлебываясь от рвотных масс, падает и затихает)

Подносят в паланкине Освтихкова.

Освтихков. Ну, всё, Пак...

Затем Освтихков слезает с паланкина, подходит к Н’Жабреву. Они поочередно примеряют мех Маски "Искусство", упавшей с Курлы, делают замечания. Думают предложит примерить Паку, но он лежит в рвотных массах.

Освтихков (Паку) Прекрати, Евгеньич. (Пак не реагирует) Евгеньич. (Пак не реагирует) А я сейчас как скажу словами то, что Пак думает, не умея найти их... (Пак настораживается)
Пак (с опаской) Шампанское будет ?

Н’Жабрев и Освтихков разводят руками от возмущения. Возмущение уводит их по вспаханному полю.

"3"

Платон, Афина, Гомер, Леонид на террасе дома Леонида, сидящего парализованным в коляске, со вставной челюстью, подкожным кардиостимулятором, трахеостомой, с подведением системы "искусственная почка" и т. д. Звучит "Павана почившей инфанте" М. Равеля в исполнении Мирснова на оригинальном клавишном инструменте, потомке арфы. Мирснов изобрел его сам, за что заперт в одной из комнат. Он сын Леонида и Афины.

Афина (Платону) Я бы прекратила жизнь...
Платон. Да не то все, не то, Афина... Вот ветер подул: листья показывают затылки. В этом признак катастрофы. Уж слишком долго у нас всё хорошо. И система моя в порядке.
Афина. Город разросся. Много языков стало. (Гомеру) Якой тоби коханее ?
Гомер (пьян, отрыгивая) Греческий.
Афина. Радяньский... Тьфу ты ! Разрядкой дала... Я говорю - радяньский отвит.
Платон (поправляет рассеянно) Бачу, то е... (орет в ухо Леониду, похлопывая по щеке, оттягивая веки) Деда !! А деда !! Как тебя зовут !! (Афине) Отлив...

Все идут к Леониду собирать с него крабовидные кокарды и ордена. Оказывается, вместе с ними собирают их и Ерёмин, Геннко, Достоевский, Аллилуйя, мать-Родина, над ними - Образ Уккого, вдыхающий аромат крабовидных наград.

Афина (жуя, Платону) Иногда я тоже думаю: что, если городом воспользуются эти хамы ?
Ерёмин (жуя) Обидно.
Гомер (жуя) Почему же ! Солнечность нашу, беспамятство наше... Ветерок бежит за ворот - ить он мой, ворот-то ! Вот ! У Платона ! (Платону) Платон ! Скажи ! Ведь про меня это !
Платон. Не совсем так. Но, в общем,... Зачем нами воспользовались ?
Ерёмин. А чо ? Город ваш мы не брали. Или к мозговой деятельности ревнуете ? На то отвечу: общебиологическая ценность !
Платон. Но стыда нет ! Почему !
Ерёмин. Достал. Как кирпич. (песок ветром в глаза) Ой, нет !
Афина (фрикативно) Що "нет" ! Даа ! Кирпич - наше, демократическое ! Ой. (что-то плохо ей) Главное ощущение ускользает...

Все спохватываются: где Аллилуйя, мать-Родина ? Тучная вонь спятила: зашла в море, желая оживить крабовидные кокарды и награды, положив их в воду. В волнах прибоя с трудом удерживается на ногах.

Аллилуйя, мать-Родина (наклонясь, шепчет морю) Вот где, например, у тебя центр тела ?
Эгейское море. Язык.
Аллилуйя, мать-Родина. И у меня язык. Это значит - "Созерцать" ! Ну-к небо созерцай.
Эгейское море. (в тоне, свойственном корейцам) Я я я а !?!?!
Аллилуйя, мать-Родина. Та-а-ак. Значит, как об уникальном думаешь ?..
Эгейское море. Уникальное во Вселенной - соприкасаемое.
Аллилуйя, мать-Родина (мокрая уходит на берег, фрикативно передразнивая Эгейское море) О-е... А-а-а-е....маточка пресвятая богородица....просила....посмотри на небо ! посмотри на небо.... НЪЬобо ! Блядь .......... (после паузы, вкрадчиво) Платон !.. Афина !... Иде орфеюшко сховался ?.. Музыка присуща мне, бо волновая. (поднимается на террасу дома, подходит к двери, скрывающей Мирснова, заглядывает в замочную скважину) Мирснов... Чой-то видно... Не педалируй....Знамо....а когда витражи в Европе пойдут, знаешь ? А когда ажурные перекрытия в Европе пойдут, знаешь ?....на то я мамо....ась ? А почему же не равновесно....ась ? Знамо.........как же....есть у меня комплексы... Да сны що ! щё ?..сё ?..сё-Басё ?.....А между клавишами что ?... дак шо ж... вот намеднись: смотрю, умерла я. Пригляделась: не я, а Йцубова, мать-земля. Ну ?.. Какое чувствуешь ?......Сказал......А чо сказал ?.. (осиянно) Це ж гарно ! Ничего не сказал !

ЗАНАВЕС